Пт, 19.04.2024, 11:28
Добро пожаловать, Гость | RSS

Отдел обслуживания дошкольников и учащихся 1-4 классов

А что у нас?
Qr-code
Полезное
Канал YouTube
Опрос
Какова роль детской книги в современном обществе?
Всего ответов: 2004

Книги - лучшие друзья (читать онлайн)

Главная » Файлы » Украинская литература (1-4 класс)

Вовчок М. Ледащиця
22.05.2011, 22:58
 Марко Вовчок
ЛЕДАЩИЦЯ
I Панi наша була не перволiток та й не яка стара; а з себе була висока, огрядна, говiрки скорої, гучної. Вбиралася шпетненько - шнурочок до шнурочка, гапличок до гапличка. Ходить, було, як намальована. I в кiмнатах у нас було гарно: вичищено, вилощено, покрашено, - i крiслечко, i столичок, усе як слiд, по-панськiи. Було, панi кам'яних цяцьок понаставляє, чарочок, мисочок з зеленого, з червоного скла. Був у неї i собака з мiдi кований, i зайчик череп'яний, мережанi ушка. Все те нi до чого, а вкупi воно блищить i на очi навертається, i рябiє - аж б'є. А найдорожча штука-висiв у неї на стiнi пан мальований, чорнявий, як жук, а хмурий, як нiч, з золотими перснями на руцi, - її батько покiйний, князь вельможний. Хто, було, не прийде до панiї з гостей, кожному панi оповiстить: "Се мiй татонько покiйничок!" Знала вона, як з ким поводитись, як заговорити, як глянути, зiтхнути. Прийде якнй-небудь бiдолах, то вона йому гучно говорить: "Це мiй батько - князь!" Другому, пихатому, багачевi, зiтхаючи: "Ото, як мiй батенько живий був, - ось iз його малювання, - не знала я бiди!" А третьому, щирому й молодому хлоп'ятi: "Що, - каже, - те свiтове - i вельможнiсть, i багатство? От був мiй панотець - князь, великого чину дойшов..." Отже, то сяк, то так, а кожному розкаже, що вона князька дочка. А про те не згадувала, як жукуватий князь прогайнував усю батькiвщину, зоставив їй тiльки будинок невеличкий у мiстi з садочком i двором, бо то була її материзна - того вже не змiг прогайнувати. Чотири кiмнаточки було кругленьких в тiм будинковi: створчатi вiкна, рундучок з пiддашшям. За будинком садочок густий, старий вже. Зелений двiр травою високою порiс; од ворiт двi стежечки по йому бiгло узеньких: до будинку одна, друга до хати. Серед двору гiлляста яблуня стояла. Половину будинку панi оддавала якимсь паничам пiд найми; ще й столувала їх, - з того й жила, небога. А чоловiк її десь далеко служив; ми його й не бачили. Та й панiї було байдуже. Паничi скучати їй не давали: щодня, щовечора з нею бавились, то в карти грали, то пiсеньок спiвали... Не гадки нашiй панiї по такому життю... II Мене їй подаровано. Я родом iз Глущихи; була колись Iваньковських панiв... Жила я в батька-матерi, - боже мiй милий! Тепер спогадаю, як-то жилось тодi менi! Оженився наш пан, i взяли мене на вслугу до молодої панiї. А вона, ся вже моя панi, у пригодi якось їй ставала. Гостює, було, мiсяць або й бiльше, догоджає їй. От як стала вона жалкуватись: - Що менi робити? Нема слуги! Чи не дасте ви менi яку з ваших? - Чому нi? Берiть собi, котру схочете. То вона i взяла мене, i завезла з собою од роду мого, од родини. Без мене i батько i мати померли; без мене рiд увесь перевiвся. Зосталась я сама одна у свiтi. Жила я в панiї рокiв з п'ять. Спершу я сама була в неї, а далi, як уже столовникiв завелося багато, панi взяла свою крiпосну молодицю з дочкою. Доти панi їх держала у якихсь приятелiв своїх, бо в неї, окрiм сього двору, не було нi садиби, анi кроку землi своєї: усе спродане, - тiльки оцю молодицю з дочкою до вслуги їй придано. Князь то так, панотець її вельможний, похазяйнував. Далеко десь були вони завдатi, i довго панi виважала, поки зважилась їх до себе забрать. А вони ще якось були з вiльного роду, козаки, чи що: якось-то ними князь той жукуватий неправдою завладав, то й опасувалась небога держати їх у мiстi, щоб не збаламутились за вiльнiсть Проти неї, зайшовши у ради, в совiти з городянами. Молодиця звалася Чайчиха Горпина, дочка - Настя. Не великомовна була та Чайчиха, не привiтна: якась хмара повила її навiки. Чи панi свариться, чи б'є (бо хоч панi i не зла була, а все часом попоб'є), чи сам спiдницю дарує або хустку - Чайчиха прийме усе мовчки й одiйде. Роботяща, покiрна людина здається з неї, поки не глянеш на тi брови здвигнутi, чорнi, на тi очi ямкуватi, огнем блискотючi. Якось було менi смутненько. От я й плачу собi, сидячи на лавцi. Звiсно, чоловiк i в щастi, то часом смуток обiймає - не то що нам. Воно кажуть: привикнеш!.. Нi!.. Втомишся терплячи, то й здається тобi, що все тобi байдуже, - та разом прокинеться лихо. Часом одно слово... А що ви думаєте? Часом бiйку забудеш у годину, а якесь там слово гiркеє вразить тебе до самого серця, - мiсяцi, роки пам'ятатимеш... Сумно менi було, i перемовити щире слово жадалося. А Чайчиха коло печi порається. - Горпино! - кажу. - Ось я журюся, я плачу, а ви все однаковi. Так вам, мабуть, бог дав!.. Певно, що й ви лихо знаєте? Вона скинула на мене чорними очима, немов питала, яка в мене думка, та й одказала: - Чому нi? - Господи! - кажу знов. - Як я колись молодого вiку жила в батька, в матерi! - А я, - каже, - вiк iзвiкувала, усе тягаючись по чужих дворах. Та й змовкли ми. - Ви сиротою зосталися змалку, Горпино? - знов питаю. - Нi, мене взято з сiм'ї маленькою. Батька й матiр ледве зазнаю. I вони чи пiзнали б, упослi мене побачивши!.. Та не бачили - вмерли. - А чоловiк ваш, небiжчик, звiдки був родом? - З того села, де я жила з панами, з Горiєвки. Дворак був. - I довгенько ви жили з ним? - Пiвроку. - Господи! I не нажилися! Що ж то йому за лихо сталося? - Сп'янчивсь i вмер. По сiм словi вийшла з хати, i вже нiколи я до тiєї речi з нею не верталась. III Було надвечiр одробимось, панi куди в гостину пiде, - сидимо коло ворiт. То з тим перемовимо, то з другим, - спитаємо, привiтаємо, а Чайчиха мовчки сидить. Настя щебече з сусiдчиною дiвчиною. Жила проти нас мiщаночка. Сирiтка була, Кривошиєнкова звалася. Така славна дiвчина була! Очi в неї були яснi, коси довгi, великi, чорнорусi, а личко - як яблучко. Було, як не побачиш, весела собi, щебетлива, i голосочок був у неї - наче струмочок прудко бiжучий. Дуже вони з Настею любилися: як сестри рiднi - все, було, вкупцi. Дiла небагато в Настi: ще тодi вона тiльки з дiтей виходила; от собi й щебечуть щебетушечки. А Горпина все сама, все мовчить. - Горпино! - кажу, - чому ви хоч з дочкою своєю не поговорите? Веселiш вам було б... - Яка ще з нею мова? Вона ще дурна, нехай перше розуму дiйде. - А на мене, - говорю, - то я б iз малою дитиною розмовляла. Нехай менi спочує абихто! Свої думки-гадки повимовляю, поплачу... - А дитина то п'ятому, десятому оповiщатиме, яке ваше горе... На те воно молоде в бога! - Що ж! - кажу;- добрий чоловiк пожалкує!.. На те менi Чайчиха нiчого не вiдказала. А дiвчина в неї була хороша, як квiтка. I така вона була якась палка, чующа... Вже, було, як зажуриться чим, то аж занедужає; як же весела - що то за жарти, що в неї за пiснi, за вигадки!.. Шамка, легка, станом струнка, волосом чорнява, а що вже очi! Там були такi, що й без мови говорять. От iнше то поплаче собi тихенько, зiтхне, та й годi; а весело - всмiхнеться. Нi, воно було у горi, то сльози виплаче, у радощах - смiх висмiє. Що спочує, то з самої душi, з самого серця, щирого, киплячого... От i росла вона, i виростала. IV А Чайчиха щодалi, усе вона хмурнiша - от мов хмара чорна. I замiчати я стала, що вона почала кудись ходити. Увечерi пiзно якiсь до неї люди приходять, i довго вона з ними говорить. Я собi мовчу, в неї не питаю. Коли одного дня - бачу, iде у двiр чи москаль, чи хто його зна, - з червоним комiром, такий пикатий, усатий, i питає, чи дома панi. От я кажу: "дома", а сама - зирк: Горпина стоїть на хатньому порозi бiла як хустка i проводить того москаля очима. Я аж злякалась. До неї: "Що вам, Горпино?" Вона тiльки менi рукою махнула. Оддав той москаль бумагу якусь панiї. Вона ж, як прочитала, розгнiвалась, стривожилась. Написала щось i дала тому москалевi. Вiн понiс. Незабаром прийшов якийсь пан-черевань, i стали вони удвох iз панiєю радитись. Панi так i сипле словами, i хусточкою очi обiтре, i руками сплесне. Дала йому грошi. А вiн усе слухав, брови пiднiмаючи та по крiслечку нiгтями стукаючи. Грошi взяв i, сховавши в кишеню: "Не бiйтесь, - каже, - нiчого не бiйтесь!" Панi йому дякує, до ворiт проводить i там дякує. Приходжу я та й розказую Горпинi. - Що се таке? А вона тiльки зуби зцiпила та простогнала нiби: "Знала я, знала!" Я нiчого не розумiю. А тут приходять якiсь судовiї два панки. Велiли Горпинi стати перед себе, а самi сiли. Один табаки понюхав, другий хусточкою обтерся, та й питають. - Ти, молодице, вiльностi шукаєш? А вона: - Я. - Попадешся у бiду, дурна! Лучче служи своїй панiї та роби. Вона мовчить. - Чуєш? Розумiєш?.. Гляди ж, шануйся! Не зводь напастi на себе! Почуємо iще - негарно буде! Та й пiшли. Хочу я їй слово сказати... та гляну на неї - не вимовлю. Сiла вона та голову на руку схилила. Не плаче, не тужить - як замерла! I Настя тут стоїть; задумалась i на лицi мiниться. V Господи, як вже сварилась панi на Горпину! I на очi її не пускала тижнiв iзо два. А Настя менi якось i каже: - Так от чого матуся така думна ходила!.. Ось чим журилась! Отож вона менi, маленькiй, було, розказує про наших батькiв вiльних, та й сама волi забажала! Веселiша вона тодi була, - каже, а сама задумалася, зажурилася, - не така, як тепер... Розказує, було, менi прядучи казки, як нашi батьки вiльними козаками по Днiпру жили, i пiсень гарних про ту старовину спiвала. А я їй говорю: - То чого ж се ти й собi, Настусю, усе думаєш? - Та все менi, - каже, - давня воля сниться, чогось менi невпокiйно: усе чогось дожидаю, сама не знаю чого... I думки мої мiшаються, i сон мене не бере; а засну - все сниться, що на волi!.. VI А Настя вже шiстнадцятий рочок починає. Панi гаптувати її учить, шити: розумна, жвава вона, швидко й навчилась - на свою голову: панi зрадiла та чужу роботу почала брати. Було, кому треба, вона погодиться: "Маю тут сусiдку-молодицю; вона гарно шиє", та й дасть Настi пошити. I добрi грошi вона брала, й багато роботи їй давали. Настя сиди та ший. А воно таке молоде, юна ще така, а в неї ще серце од кожного слова кипить, в неї ще думки рояться веселi дiвочi, ще б молоденькiй порозкошувати, по зелених садках тихими вечорами, красними зорями побiгати, любих речей, проти мiсяця стоя, послухати. Ну, що ж робить! Iнша, кажу, поплакала б та й сумирилась. Настя не така вдалася. Скiльки вона слiз вилила, боже мiй, свiте мiй! Станула як вiск. Яснi очi веселi стемнiли, i стала вона похмура, як її мати. VII Якось панi пiшла в гостину i нiкого з столовникiв дома не було. Ми з Чайчихою, упоравшись у хатi, пiшли до Настi. А Настя шила у паниному покої. Увiйшли, а дiвчина, затулившись руками, ридає-ридає! аж задихається. - Що тобi, Насте? - питаю. А Чайчиха тiльки глянула на дочку, нiчого не сказала й сiла. - Що тобi? Настя менi в вiкно показує, на улицю киває. - Що там, голубко? - Там люди! - покрикнула. - Живуть, ходять собi, на божий свiт дивляться, а я отут над чужою роботою пропадаю. - О, пташко! - я вмовляти. - Хiба в їх горя немає, в тих людей! - То що - горе? Я горя не боюся... Менi гiрш: я не знаю нi горя, нi радощiв; я мов камiнь тут каменiю! Гляну на Горпину, а вона сидить, слухає, наче їй ся пiсня вiдома, - i головою не поведе. Зiтхнула Настя важко, обтерла сльози дрiбнi та й каже: - Сядьте ближченько, мамо! Погомонiть, тiточко, розговорiть мене. Що тут менi їй говорити! - Ти, Насте, не журися, не плач... А вона, не вважаючи, не слухаючи, як кинеться до матерi, як ухопить її за руки: - Мамо, мамо! Скажiть менi словечко, скажiть! Моя душа переболiла... моє серце схне! - А що я тобi казатиму, дочко? - заговорила Чайчиха похмуро. - Поради нема! Коли тут хтось - шам, шам! - Панi, - кажу, - панi! А вона в дверi. VIII - От, - крикне панi, - який собор! Аби я з двора, то й не питай роботи! Бере сорочку в Настi, дивиться: - Та ти й не шила, мабуть, нiчого, га? - У мене голова болить, - одказує Настя понуро. - А гав ловити, то в тебе й не болить тодi голова?.. Ледащице! У матiр удалася! Може, й тобi на волю заманулось? Ось я вам дам волю!.. А сама на порозi стоїть, не дає й нам з Чайчихою пройти. - Я її годую, я зодягаю, я її на свiтi держу, а воно, ледащо, менi робити не хоче! - Може, собi роблю? - каже Настя, да так-то вже гiрко каже тiї слова. - Може, собi заробила що? - Ти менi смiєш так одвiтувати? Я ще тебе не вчила! - та й стала її бити. - Бийте, бийте, - покрикнула Настя, - та й за се кажiть дякувати! - Мовчи ж! Мовчи! А то буде на ввесь вiк тобi лиха! - Нехай буде! Гляну я - панi у гнiву, розгорiлась. Гляну на дiвчину - блiда, грiзна, сама розпач гiркая! Гляну на Чайчиху - хмара хмарою! Та, на наше щастя, столовники надiйшли. Панi випхала тодi Настю за дверi. - От життя моє! - жалкується. - Яке ледащо, та й те грубить менi. А за що? Що не школено по-хазяйськiй, не бито, як у iнших. О, мiй татонько! - зиркав на мальованого князя, а в самої очi такi зробились, як у його, в самої така морщина мiж бровами. - Чи думав ти, чи гадав, що твоя доня - княжна - мусить iз тою негiддю поганитись, клопотатись! А столовники їй: - Та годi вам клопотатись! Чи стоїть того ледащо, щоб ви себе турбували? Нумо вечеряти!.. Життя наше, життя! Молодого вiку робиш-робиш, а сам в убожествi, в ганибi, - i такеньки старiсть нахопиться... По чiм вас, молодi лiта, згадувати?.. IX I вже в нас у хатi нi мови, нi говiрки. Чутно з покоїв, як там смiються, говорять, жартують голосно. Панi, було, на картах столовникам долю вгадує або що розказує, iнодi спiває, - i все про якогось друга милого спiває: "Чому друг не любить, забуває, чому не буває..." Себто свого пана згадує, чи що... А в нас тихо. У печi палає. Я в кутку, Настя у другому, понура. Чайчиха коло печi, як хмара, хибається, робить. Убiжить, було, сусiдочка-дiвчина до Настi: - Настусю, йди-бо до нас! Поговоримо... Чого така смутна? Коли вже тебе панi не пускає, то ти тим не журись; а ось як годинонька вiльна, то собi й погуляй, надолужи, що втеряла! - Не надолужу, сестрице, не надолужу! - скаже гiрко так, аж та, весела щебетушечка, голiвку схилить, зiтхне i змовкне. Коли ее так уже почалося: як вечiр, то й нема Настi. I так було не два, не три вечори. Одного вечора ми й спати полягали - її нема. Удень її не бачили: робила при панiї, а ввечерi знов зникла. Не лягла Чайчиха, сидить ї дожидає дочки. I я собi не сплю: сумно менi такеньки, мати божа! I от iде вона вже вночi, вже зорi поперед нею мерхнуть. Iде вона, а мати стрiча й питає: - Де була, дочко? А голос у самої, як струна перебита... - Не питай мене, моя мати! Не питай! - одкаже їй Настя. I задзвенiли слова її по хатi, як плач... I почне Чайчиха: - Що се ти робиш, дочко? Що ти собi задумала? Чи не на мою голову безталанну? А дочка лягла; лежить - нiма, мов убита. - Де ти була? Де ти була, дочко? Нi просьби, нi грозьби не чує - нiма. Х На другий день увечерi Чайчиха бiля ворiт зажидає. Вибiгла дочка, вона її за руку: - Куди йдеш? Вернись! Завернула, привела до хати, i цiлiсiнький вечiр просидiла Настя у кутку, руки схрестивши, дивлячись у землю, слова не промовивши. I вже так пiшлося: аби мати не догледiла - дочка втече. Як вже не просили, як не благали - нiчого не сказала. Ми й слiдком за нею слiдкували, - iде вона, оглядається, а загледiвши, що її доганяють, побiжить, як полетить на крилах: не дожене i молоде, не то що пiдбита мати або й я. Анi слiз, анi слiв не чує, не вважає. Як-то сумно було в нас у хатi! Як-то тихо, глухо!.. По тижнях слiвця, було, не промовимо любого. Я було й хочу озватись до матерi або до дочки, - не зважуся, хiба тiльки подивлюсь на їх. Одного вечора сидимо ми з Чайчихою в хатi. Пани вже спать полягали, усе тихо. Настi нема. Довгенько сидiли ми. Тiльки й чути, як вiтер у садку зiллям колисає та соловейко свище-щебече. Коли знеобачка Настин регiт почувся. Аж ми iздригнулись. Я злякалась... А Настя розчахнула дверi з гуком, стала на порозi й смiється. В хатi каганець ледве-ледве свiтив. Стоїть вона така червона, очi горять! Стоїть i смiється. Мати проти неї стала, дивиться. I от Настя почала... та так весело, що менi сумно-сумно: - Матусенько моя! Мабуть, ви мене дожидали? Ось дочка прийшла... Чого дивитесь, мамо? Хiба мене не пiзнали? Се я... Менi весело... Та ступила й захиталась... Боже мiй! Свiте мiн! Се ж вона п'яна! Хитаючись, прийшла до столу й сiла. - Ну, моя матiнко! Iзнайшла вже я чоловiка, що мене визволить... Напевно вам говорю, що визволить... Будемо вiльнi, станемо жити, на самих себе робити, будемо за його богу молитись... Хоч вiн тепереньки й зневажає мене i од людей мене не криє... та нехай! Я йому, матiнко, дякую, я йому, матiнко, низенько кланяюсь у самi ноги... Вiн бумагу менi напише... Панi не має права жодного на нас! У неї землi, мовляв, немає... Ми ж, моя матiнко, козачого роду... Як-то нам застряти у неволi вiчнiй... Нi, вiн нас визволить... I її визволить (на мене вже). Весело менi, як-то вже весело, мати моя рiдна!.. А засмучуся - вiн грошей менi дасть... я горiлки куплю... i зорi яснi в головi в мене свiтять!.. I так-то вона говорить i смiється, а Чайчиха тiльки слухає, не зводячи з дочки очей похмурих... Заснула Настя, на стiл схилившись... I каганець iзгас... Темна їх нiч покрила. XI I з того часу щовечiр вона було й п'яна; а вирве вдень годинку, то i вдень уп'ється. Постерегла й панi: гнiвалась велико, соромила її i матiр: "Ти - мати: чому не впиняєш?" Замикали Настю - вона, було, таки втече; чи дверима, чи вiкнами, а втече. Лає панi, б'є, а вона було: - Нехай, нехай! Уп'юся - все забуду, весело буде! Чого вже панi не робила! Було як ще твереза Настя, то панi умисне її перед столовниками соромить: "От дiвка, от золото, от ледащиця!" А Настя нiби й не чує. Смiються вони, i вона ще всмiхнеться. Втомилася вже й панi сердившись: "Хоч удень же роби менi добре, ледащо! Нехай тобi всячина!" Замикає, було, удень її, стереже, а ввечерi тiльки пустила, - вона й зникне до ночi. XII Найшлася в Настi дитинка... таке-то малесеньке, сухесеньке, слабеньке! Як забачила його Настя: "Дитино моя! Лихо моє!" - застогнала i, затулившись руками, заплаче. А давно вже вона не плакала... Я боюся, що Чайчиха, думаю, вже на дочку не дивиться, то й дитину не привiтить, та пiдношу до неї тихенько. - Бог... - кажу, - дитинку нам бог дав! Вона взяла дитинку на руки й дивиться пильно й журливо, i понуро... Дивиться, дивиться, поки аж сльози в неї покотилися. "Горе, - каже, - горе да горе...". Я й собi кажу: "Горе!" плачучи. Отак ми народженця привiтали - сумом та плачем! I росло ж воно трудно та болезно: усе нездужає, та нездужає, та квилить. А Настя стала бiльш iще пити. Як п'яна, то, було, ще заговорить до мене i дитину попестить, пожалує: "Дитино моя! Чому твiй тато не прийде одвiдати?.. Шкода його дожидати: не прийде! Що йому? Вiн i не спитає нiколи... А ти мене, янголятко, не клени". Отакi, було, слова промовляє, а сама до дитини всмiхається i ладки їй б'є. Б'є ладки, - сумно було дивитись: дитина мов неживенька, а вона з нею грається... Як же твереза, то зроду не пiдiйде до дитини, не гляне - бiжить геть. Ми вже ту безталанночку молочком напували. Одного разу, як не пустили Настi два днi, чи що, господи! Билась вона, кричала, наче її гарячим залiзом пекли: "Ой, пустiть мене, пустiть! Або з мене голову здiймiть! Змилуйтеся! Мучите мене нащо й про що? Я п'яниця вiчная... Помилуйте мене, пустiть! Уп'юся я, своє лихо засиплю... А в тверезої - лихо обiк мене сидить, лихо менi в вiчi дивиться!" А панi все не велить пускати та жалкується столовникам: "Якi сi люди п'яницi! Мабуть, вони вже iншу iстоiу мають, не таку, як у нас... Гляньте - молодесенька, а вже впивається! Ледащиця, та й годi!.. Пхе! А дитя своє зовсiм занедбала, - пропадає дитя". А вони вже їй на те: "Страх! У цих людей нi сорому, нi совiстi, нi душi десь немає!" Да так i судять собi, смачненько вечеряючи або так бавлячись. XIII А дитинка тихо дiйшла... одного ранку приходжу я її попестити, нагодувати; входжу - у хатi темно, бо надворi нахмарило, далеко грiм одгримує, вiтерець залiг десь, тиша... Входжу, дивлюсь, а дитинка вже очицями поводить. Я до неї кинулась, перехрестила. Воно зiтхнуло разочок, i душечка її одлетiла... Нi Чайчихи, анi Настi не було дома. Я дитинку обмила, прибрала, стiл заслала i на столi її положила. Збiгала - свiчечку купила, засвiтила в головках... ручечки їй зложила... Прийшла Горпина, перехрестила, поцiлувала холодну онучечку i довго стояла над нею, довго. Прийшла й Настя, весела й п'яна. - Що се таке? - каже. - Дочка моя вмерла? Дочко, дочко малая! Рученьки мої холоднiсiнькi! Личенько моє прив'яле! - сама бере її за ручечки, цiлує, у голiвку цiлує. -Яке ж нiме! Колись-то квилило тихенько - тепер нiме... Так отеє ти вмерло?.. Добре, донечко, добре! Їй же богу, добре! А сама слiзьми обсипається, наче й горює, й радiє чогось разом. Коли схопиться хутенько: - Горiлки треба, горiлки! Люди будуть: ховати доню прийдуть!.. Чи прийдуть же? Що ж? Все треба горiлки... Побiжу! I побiгла, i до ночi не верталась. А ми тут розгорили труночку, прибрали, зiллячком уквiтчали. Уночi Настя вернулась. Знов дитину за ручечки брала, знов у голiвку цiлувала. Коло труночки й звалилась, i заснула, i все: "Добре, добре, їй же богу, добре!" Все те слово промовляла. А вранцi прокинулась, побачила труночку, - iздригнулась, збiлiла. - Умерла! - промовила, наче вона того й не знала, забула. До дитини, а я її одводжу: - Насте! Насте! - Пустiть! - гримнула. - Нехай подивлюсь! Я ще не бачила її досi, до самої смертi її... Дивилась-дивилась, якось тихшала все, нiби сумирялась, та й вийшла з хати. Ми й поховали дитинку - її не було; а потiм, як уже прийшла, - прийшла того вечора твереза i бiла-бiла, стомлена така прийшла, - нiчого в нас не питала... Пiсля сього ще гiрш запила. XIV Не день же й не два таке життя велося... матiнко, два роки! Коли Настя разом покинула пити, нiкуди й кроку з двора не йде; а сама така тривожна! В лицi мiниться, здригається, труситься, - от начеб вона собi смертi чи... волi ждала! Питаю - мовчить. I так три днi. На третiй день увечерi промовила слово: "Обманив!" - Насте, голубко, - кажу їй, - що тобi таке? Скажи ж менi, моя безталанна! - Що менi зробити? Я пiду до його, пiду... Або я його з свiта зведу, або сама зiйду. Вiн мене впевнив, що в понедiлок волю пришле... Пiду, пiду, хоть задушу його... Може, полегшаєВирвалась у мене з рук та й побiгла. Я за нею, сама старiй кричу: "Лихо, горе буде!" А стара тiльки головою кивнула, нiби й не ждала iншого. Бiжу я та кричу: "Насте, Насте! Пожди мене! Я з тобою хочу йти... Я тобi поможу у всьому". Не слухає, бiжить. Мусила я додому вернутись. Нема Настi до ночi; нема уночi; не прийшла i вдень. Посилала панi шукати. Шукали ми, не знайшли. Коли так, на другий уже день, в обiдню добу, iде вона i два москалi її проводять. Кинусь я до них: - Голуби мої сизi! Що ви з нею робитимете? - От баба здурiла! Певно, всi ви дурного роду! - каже менi сухенький, жовтенький москалик, розмахуючи бумагою. - От i ся, - на Настю показує, - тут їй воля, тут би їй вибрикувати, а вона останнiй розум згубила. - Яка воля? - питаю, не розумiючи. - А вже ж вiльна буде! От яка!.. Вже порiшили. Який панич гарний за неї просив! А другий москаль: - Еге! За стару не попросять! Пропадай стара! I жартують такеньки межи себе. А Настя йде бiла як хустка, нi журлива, нi весела, - от мов з каменю. Вибiгла Чайчиха. Кажу їй - вiри не йме i слухати не хоче. А панi перелякалась: то за тим знайомим шле, то за другим, плаче, ради просить, жалкується. А ми чекаємо - ждемо: чи смерть, чи воля бiдолашним буде. Колотилось в нас такеньки аж тиждень. Зовсiм уже порiшили, що ми вiльнi, а все панi пускати нас не хотiла - та мусила вже. От як зiбрали нас в останнiй раз та об'явили, що ми всi вiльнi, у руку бумагу дали, вийшли ми за ворота панськi, - як заридає тодi Чайчиха!.. Ридає, ридає так, господи! Та тiльки приказує: "Ой, свiте мiй, свiте мiй милий, свiте мiй красний!" Зiйшлися сусiди, товплються на улицi, оступили, поздоровляють нас, самi з нами плачуть, а нас умовляють. А Чайчиха їм на те: - Сестрицi! Брати! Родина! - так-то вже величає їх! - Не боронiть - нехай поплачу! Я двадцять рокiв не плакала! I так вона вимовила, що всi знов дрiбними сльозами вмилися. Як я тодi на неї глянула, тодi я тiльки й побачила, якi в неї очi добрi, який усмiх ласкавий, - наче то не Чайчиха передо мною мовчуща, понура... А далi як схаменулась вона, як глянула на дочку, охмурнiла i осмутнiла знов тяжко. А Настя стоїть, на всiх, на все дивиться та шепче: - Я вже сьогоднi випила, - шумить менi в головi... А далi: - Люди добрi! - простогнала. - Чи я вiльна, чи я тiльки п'яна?.. XV Настина подруга давня, ота Кривошиенкiвна, прийняла нас до себе в хату. Зiбралось ще скiльки добрих сусiдочок туди до нас та радимось. Тiльки Настя - як сiла в кутку, як схилила голову, - немов замерла так. - Насте, - кличемо, - iди лишень до ради, порадимось. - Голова болить! - одказала. На другий день ще гiрше вона занедужала; вже з того дня й не вставала. Танула вона як свiчечка. Нiкого не пiзнає, дивиться страшно i все за голову себе хапає. - Горить, горить! - каже. На п'ятий день пiдвелась, хустки шукає, зривається нiби куди бiгти. - Насте, куди се? - Горiлки хочу!.. Пiду! Пiду! Мати заплакала, - просить: - Доню моя, схаменись! - Пустiть мене, пустiть! - Куди ж тебе пустити! Ти на ногах не встоїш... Ляж! - То вбийте мене, вбийте! - крикне, ламлючи руки. Положили її знов на лiжко. Почала, вона кидаться, почала стогнати, кричати: - Я вiльна, вiльна!.. Ну, добре!.. I вiльна, i п'яниця, i ледащо!.. Де ж менi прихилитись, де? Добрий хазяїн вижене: "П'яниця, ледащо, треба її з свого двору вигнати!" - скаже i вижене... i добре зробить. К ночi вже з сили зовсiм вибилася, - тiльки стогнала стиха та просилась: - Не женiть мене, не женiть, - нехай я хоч трохи одпочину! Матiнко, я ж ваша дитина, - не женiть! Усе їй привиджується, що її женуть. I дитину свою згадувала. - Сховайте, сховайте мою дитину, - шепче, - вона вже давно вмерла! Так опiвночi пiднялась на лiжку... - Зима люта! - вимовила. - Куди ви мене женете? I впала... Се вже її останнє слово було...
Категория: Украинская литература (1-4 класс) | Добавил: Ольга
Просмотров: 1924 | Загрузок: 0 | Рейтинг: 0.0/0
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
Вход

Поиск по сайту
Полезное
Счетчики
Яндекс.Метрика

Все книги, представленные на сайте, взяты из открытых электронных источников. Права на книги принадлежат их правообладателям.
В том случае, если авторы текстов или владельцы авторских прав будут возражать против их расположения в открытом доступе просим поставить нас об этом в известность.
Мы НЕМЕДЛЕННО уберем такие материалы.
С уважением, сотрудники отдела обслуживания дошкольников и учащихся 1-4 классов ГУК "Донецкая республиканская библиотека для детей им. С.М. Кирова"
E-mail: bibliotekakirov@yandex.ua Bibliotekakirov.ucoz.ua/© 2024



javascript://