Анатолий Маркович Маркуша
Щит героя
Мастерство - оно в тебе.
В твоем сердце, в твоей голове,
в каждой частице тебя.
И талант тоже в тебе.
Э. Х е м и н г у э й
Вот уже двадцать с лишним лет
пишу я книги. Пишу преимущественно для молодых. И двадцать с лишним лет получаю
письма от мальчишек и девчонок, девушек и юношей. Писем пришло за эти годы
около сорока тысяч, и едва не в каждом втором вопрос: как прожить жизнь с
толком?.. как найти свою позицию в отношениях с коллективом, с друзьями, с
родителями?.. можно ли отступать от принятого решения, а если можно, то в каких
случаях?.. откуда берутся подлецы?.. что лучше, прощать или мстить за
причиненное зло?..
И это лишь малая толика
вопросов, что волнуют читателя.
Вопросы, вопросы, вопросы...
И отвечать на них рискованно:
напишешь, как отрубишь, с полной определенностью, а читатель сразу взъерошится
- учит! Молодые очень не любят, когда их пытаются учить, особенно категорично и
строго. Не ответишь - тоже худо: читатель вполне может подумать: "И все-то
он врет, толкуя о добром отношении к людям, о теплоте дружеского участия. Какая
доброта, какое участие могут быть, когда на простое письмо не ответил, на
прямой вопрос не пожелал откликнуться".
И выходит - не отвечать
нельзя.
Но как отвечать?
Молодым нужен опыт. И с этим
согласны все - и бывшие подростки, выросшие в академиков, генералов, знатных рабочих
и хлеборобов, и подростки нынешние, которым еще только предстоит стать новыми
Гагариными, Карповыми, Плисецкими, Стахановыми... Даром, что ли, чуть не каждый
день слышишь от молодых: "Если бы я тогда знал..." Или: "Ну кто
мог предположить, что оно так кончится?"
В основу этой книги положен
подлинный, неприукрашенный, самый истинный опыт. И единственное, о чем я
мечтал, придавая этому опыту форму книги: пусть написанное пригодится
мальчишкам, девчонкам, всем-всем моим друзьям, и в первую очередь тем из них,
кто очутился сегодня на распутье: налево пойдешь... направо пойдешь...
Конечно, чужой опыт не в
состоянии заменить опыт собственный, но у этого опыта - чужого - есть одно
безусловное достоинство: ошибки, совершенные кем-то, промахи, допущенные другим,
куда легче оценивать объективно, чем свои собственные прегрешения. И это
укрепляет мою веру: прочтенное может сослужить кому-то свою добрую службу:
помочь не наломать дров в жизни, правильно сориентироваться в затруднительной
ситуации, сохранить выдержку в критическую минуту. И если так случится на самом
деле, если "Щит героя" кого-то защитит, заслонит, прикроет, я буду
по-настоящему счастлив: ведь книги для того только и существуют на свете, чтобы
помогать людям.
Анатолий МАРКУША
Ч А С Т Ь П Е Р В А Я
ЧЕРЕЗ ГОДЫ, ЧЕРЕЗ
РАССТОЯНИЯ...
Признаюсь в давнишней
слабости - много лет я собираю и бережно храню географические карты. Для
непосвященного карта что? - пестрый лист плотной бумаги, прорисованный голубыми
венами рек, забрызганный кляксами озер, залитый морями и океанами,
процарапанный тоненькими линиями шоссейных дорог. Непосвященному карта мало что
говорит: Волга впадает в Каспийское море; Эльбрус возвышается над уровнем
океана на 5642 метра;
в Сибири лесов много, а в Средней Азии лесов нет...
Для человека посвященного
картографические знаки превращают карту в живого собеседника, собеседника,
способного и обрадовать, и огорчить, и многое напомнить. Карты помогают думать,
учат любить землю, они вселяют тревогу за судьбы людей и мира...
В тот вечер передо мной
лежали карты центральной части России, и я медленно "продвигался" от
Владимира к Москве, стараясь проследить путь, которым прошла, проехала героиня
моего будущего очерка. Взгляд мой скользил по извивам Оки и Клязьмы, по
убывающим зеленым массивам, по четким квадратикам торфяных разработок, пока не
достиг причудливого, расчлененного на многоугольнички с ответвляющимися во все
стороны лучиками дорог изображения Москвы.
- В Москву, - кругло
обкатывая "о", рассказывала Анна Егоровна Преснякова, - я пришла из
деревни. Все молодые девчонки тянулись в город. И неудивительно: Аксеново наше
без электричества еще существовало, без клуба, и нам казалось - город все равно
что рай!
Рассказ Пресняковой я записал
почти дословно. И занял он две тетради. Но живая запись всего лишь материал, из
которого надо еще строить.
Было поздно, когда я решил
сложить карты и закончить работу. И тут на глаза мне попался потертый, местами
даже почерневший лист полетной пятикилометровки, лист Сталинграда.
Полустершимся простым
карандашом были на листе этом отмечены артиллерийские позиции, жирно охвачены
красным взятые в окружение части, крестами перечеркнуты полевые аэродромы. Это
была старая карта моего друга и командира. Теперь Пепе - так звала его вся наша
воздушная армия - уже нет в живых. А карта вот жива...
Ко мне эта пятикилометровка
попала уже после войны. Петя подарил.
- На, держи на память, - и
написал на верхнем обрезе листа: "Человек должен стремиться вдаль". -
Когда-нибудь в музей сдашь. Еще и заработаешь. Говорят, за ценные экспонаты
большие премии дают.
Теперь я смотрю на
потраченный временем сталинградский лист и вижу не карту - Пепе. Он был
светлоголовым, летом волосы его выгорали чуть не до седины. Он был плотным,
каким-то очень прочным человеком. И летал он как птица, и в полку никого больше
так не любили, как Пепе. Хотя характер был у него далеко не сахар - взрывной,
вспыльчивый, самолюбивый. Ему многое прощали за смелость, а еще больше за
честность. Пепе был из тех, кто умрет, но не обманет, на куски даст себя
разорвать, но не предаст.
Мне ведь совсем не о том надо
думать, очерк-то предстоит не о Пепе писать, а об Анне Егоровне Пресняковой, но
выпал из пачки старых карт сталинградский лист и повел меня совсем в другую
сторону.
Неохотно складываю карты.
Ложусь и долго не могу уснуть.
Видится Пепе. Он взлетает по
тревоге, не успев надеть шлемофон, и его мягкие светлые волосы треплются, будто
пламя на ветру. Он энергично разворачивается над самой землей и, прижимаясь к
верхушкам густого соснового леса, берет курс на переправу. Иду следом за ним.
Летать ведомым у Пепе трудно. Он маневрирует резко и неожиданно, моргнешь -
оторвешься, а попробуй потом что-нибудь сказать, пожаловаться - усмехнется,
сощурит свои синие глаза и выдохнет:
- Трудная у тебя жизнь, но
ведомый - щит героя! Терпи!
Кто летал на войне, знает:
ведомому могли простить упущенного немца, бывает - не достать! Но потерю
командира в бою не прощали. Потому и придумал кто-то: ведомый - щит героя...
Утром решаю поехать в Парк
Горького. Хочу походить по тихой набережной, не спеша рассказать себе, о чем
буду писать. Это давняя привычка - прежде чем садиться к столу,
"прослушивать" себя...
Набережная оказывается
действительно пустынной. Прохладно. С Москвы-реки тянет низовой легкий ветерок.
Вызываю в памяти голос Анны
Егоровны:
- Профессия у меня, конечно,
не женская. Хорошо оно, плохо ли, не могу сказать. Трудно? Да, трудно. Устаю?
Устаю. И это, считайте, плохо. А что хорошо? При мне ни один мужик на
стройплощадке не заругается. Думаете, боятся? Как бы не так! Наши мужики ни
бога, ни черта не боятся. Уважают. И это хорошо. А если кто говорит, что ему на
чужое мнение наплевать, что на свой портрет в газете смотреть неинтересно,
врет! Или глуп. Человеку почет нужен. И еще скажу: пока строишь, и с
управлением, и с рабочими, и с заказчиками то и дело в конфликты входишь. А
через год или два пройдешь по новому кварталу и как последняя дура
"своим" домам улыбаешься...
Вот так она говорила -
спокойно, уверенно, а я смотрел на Анну Егоровну и думал: "На таких женщин
обращают внимание на улице, оборачиваются вслед, хотя красивой ее не назовешь.
Значительная она. Крупная. Моложавая. Голову несет высоко".
Полный текст Вы можете скачать выше
|